Данная рубрика посвящена всем наиболее важным и интересным отечественным и зарубежным новостям, касающимся любых аспектов (в т.ч. в культуре, науке и социуме) фантастики и фантастической литературы, а также ее авторов и читателей.
Здесь ежедневно вы сможете находить свежую и актуальную информацию о встречах, конвентах, номинациях, премиях и наградах, фэндоме; о новых книгах и проектах; о каких-либо подробностях жизни и творчества писателей, издателей, художников, критиков, переводчиков — которые так или иначе связаны с научной фантастикой, фэнтези, хоррором и магическим реализмом; о юбилейных датах, радостных и печальных событиях.
Чуть ли не половину 22 выпуска (июль 1971 года) знаменитого фэнзина Брюса ГИЛЛЕСПИ «SF Commentary» заняла статья Станислава ЛЕМА «Sex in Science Fiction» («Секс в научной фантастике»). Сразу же было указано, что это перевод Франца РОТТЕНШТАЙНЕРА (многолетний литературный агент ЛЕМА) с немецкого оригинала из фэнзина «Quarber Merkur». А чуть ниже — авторское уведомление (AUTHOR’S INTRODUCTION), что эссе является переработанной версией отрывков из изданных в Кракове книг «Философия случая» и «Фантастика и футурология», которые пришлось существенно сократить «иногда в ущерб ясности моих аргументов».
Секс в научной фантастике
В базе Фантлаба данной статьи ЛЕМА нет – надо полагать, по причине того, что это якобы отрывки из уже описанных книг. Но текст, что появился в «SF Commentary», существенно не совпадает с указанными монографиями. Ни в коей мере не является он и переработкой эссе «Эротика и секс в фантастике и футурологии» 1970 года, тоже написанном на базе глав «Фантастики и футурологии», хотя некоторые пересечения есть.
Вот, например, общетеоретический фрагмент из фэнзина:
— Читатель видит то, что он прочитал в свете контекстов, которые считает «адекватными» тексту. Эта интерполяция особенно важна в области секса. Здесь писатель не может использовать нейтральные методы описания, которые можно было бы прочитать без оценки. Какой-то мелочи может быть вполне достаточно, чтобы дать запах сексуального подтекста. Портрет Жана- Жак Лекё показывает даму в платье с глубоким вырезом. На одной ее полуобнаженной груди сидит муха. Эта черная муха, неподвижно сидящая на женской груди, беспокоит нас, хотя мы не можем утверждать, что это неприлично, например, для кухни — летать мухе или сидеть на груди. Так что же происходит со зрителем? Если бы это была фотография, то можно было предположить, что ее присутствие — чистая случайность. Однако мы знаем, что портрет был написан художником, и он явно намеренно поместил муху на грудь. И это осознание нас немного шокирует. Муха означает "неприлично", хотя нам было бы трудно точно определить смысл этой «непристойности».
В рамках литературы многие произведения могут служить отправной точкой неприличных ситуаций, хотя авторы не имели в виду такой вещи, некоторые библейские отрывки, например, или даже, если мы достаточно усердно посмотрим, детские сказки, которые мы можем определить как внешне закодированной садистской и эротической литературой.
Это крайние случаи, и очень многое зависит от личной реакции читателя. Некоторые люди могут даже получать сексуальное возбуждение от зонтика, так что мы можем признать, что неизбежно все суждения в этой области относительны…
Читатель, неподготовленный в таких вопросах легче всего замечает описания, имеющих явно локальный характер. Он сразу заметит, что «Любовник леди Чаттерлей» показывает ей свои возбужденные гениталии. Он также может видеть, что мужчина совершил содомию с дамой. Но он вряд ли заметит, что этот роман в целом имеет определенное культурное значение, поскольку борется с определенными социальными табу, Читатель может довольно легко понять сексуальные детали, но ему может быть намного труднее увидеть единство всего текста.
Однако есть и другие произведения, которые читатель не может понять ни целиком, ни как культурно значимые единства, потому что они написаны только как заменяющие удовлетворение желания. Нам не всегда легко различать эти два типа.
Последняя часть данного пассажа в «Философии случая» изложена по-другому, а упоминания Жана-Жака Лекё я там вообще не нашел:
— Различие между теми, для кого «Любовник леди Чаттерлей» – порнография, и теми, кто считает этот роман непорнографическим, сводится к применению – в качестве «адекватных» – различных структур понятийного отнесения. Так называемые «порнографические элементы» могут в литературном произведении нести функцию непорнографическую, как части некоего более значительного целого. Только не каждый умеет – а может быть, и не каждый хочет – применять такого рода интегративные приемы. Особенно рьяный противник порнографии может разыскать ее даже в отрывках из Библии. Неадекватность такого восприятия основывается на общественных условностях, а более ни на чем. Не подумаем же мы, что сам Господь Бог запретил нам такие разыскания как неприличную игру.
Грех межзвездный
Еще один фрагмент из «Секса в Научной Фантастике» вызвал скандал:
— Я говорю, конечно, о Филиппе Хосе ФАРМЕРЕ. В своем романе «The Lovers» («Грех межзвездный» — mif1959) он показывает своеобразную концепцию эволюционного принципа мимикрии. Роман шокирует читателей гораздо больше, чем они на то готовы. Однако эволюционное развитие планеты Оздва не выдерживает даже попытки серьезной критики. В книге супернасекомые в результате эволюции превращаются в существа, внешне похожие на человеческих женщин…
В «The Lovers» сочетаются сексуальные отношения, эволюционная адаптация и т. д. Для обывателя это комбинация может
нести некоторую убежденность. В основном роман включает в себя миф о суккубах, где существо «лэйлита» представляет собой суккуба. ФАРМЕР переводит все это на псевдоэмпирическом языке описательной науки. Идея содержит одну оригинальную возможность — автор мог бы показать нам интроспективно психическая жизнь «лэйлиты». Она должна (согласно роману) умереть, когда она родит ребенка. Она может зачать только тогда, когда приводится в действие изобретенный автором "фотогенитальный" рефлекс (во время коитуса). Кроме того, она должна испытать оргазм. Чтобы избежать данного зачатия, «лэйлита» употребляет алкогольные напитки, которые парализуют рефлекс, упомянутый выше. Главный герой считает, что спасет свою любимую от пьянства, если будет подмешивать ей в алкогольные напитки нейтральную безалкогольную жидкость — но при этом он нечаянно убивает ее, став отцом ее маленьких личинок.
ФАРМЕР известен своими фантастическими вариациями на сексуальную тему… Еще на одной планете он описывает расу людей с отделяемыми фаллосами. Во время полового акта фаллос проникает в тело «женщины». Самцы этого вида определенно не могут испытывать сексуального экстаза (как, поскольку они просто теряют пенисы на время?), такой способ оплодотворения может быть интересное нововведение для вуайериста. Он похож на способ, когда женщины могут использовать искусственно созданные гениталии для мастурбации. Этот акт вряд ли преследует какую-либо внутреннюю, биологически оправданную цель, но он содержит внешнее, эротическое, не нейтральное значение для наблюдателя (читателя).
От ФАРМЕРА я ожидал взросления, которое приведет его воображение (как продемонстрировано в цитированных книгах) в сторону рассмотрения культурных явлений (в том числе, в области сексуальных проблем). Но этого не случилось. Он просто описал «смелые», садистские и агрессивные видения, в которых бойскаутская мораль исчезла в научной фантастике.
Письмо ФАРМЕРА ЛЕМУ
В 25 выпуске «SF Commentary» (декабрь 1971 года) Филипп Хосе ФАРМЕР ответил Станиславу ЛЕМУ. Он пишет, что сначала хотел назвать свой ответ «Socks In Seance-Fucktion». Это явно каламбур (Seance-Fucktion — Science Fiction), где «socks» (в прямом переводе – «носки») адекватно мне перевести трудно. Поэтому пока пусть остается «Носки в сеансе траха». Однако, по здравому размышлению, ФАРМЕР решил не озаглавливать свой ответ, посчитав, что с таким названием читатель воспримет его как юмористический.
Складывается впечатление, пишет ФАРМЕР, что ЛЕМ не читал обозреваемые произведения по-английски, как это «должен был сделать серьезный критик», а пользовался лишь немецкими переводами: «и это могло повлиять на его способность воспринимать все уровни смысла в произведениях»:
— Мистер ЛЕМ, я очень постарался показать, что «лэйлиты» не произошли от насекомых и не были насекомыми. Они не супернасекомые, как вы утверждаете. Более того, как я пояснил, предки-предки «лэйлит» — были прегоминидами на очень ранней стадии эволюции.
Действительно, в главе 18 «Греха межзвездного» однозначно говорится, что «лэйлиты» не являются насекомыми. А в главе 19 рассказывается об их происхождении.
— Я не могу поверить, что мистер ЛЕМ, — пишет ФАРМЕР, — мог бы быть таким невнимательным, если он читал английскую или французскую версию. Вы читали сильно сокращенную и, возможно, неправильно переведенную версию?
Не согласен критикуемый автор и критикой биологических основ его придумки:
— Я отрицаю, что биология в «The Lovers» невозможна или даже невероятна. Я был очень осторожен и детален, когда создавал биологическую систему планеты Оздва в 1952 году. Я недавно перечитал роман, и хотел бы сделать там много литературных изменений, но конструкции биологии/эволюции, считаю, не нужно исправлять.
ЛЕМ не указывает название анализируемой им повести «Брат моей сестры», как предполагает далее ФАРМЕР, потому что "ее у него нет, и, возможно, он знает о ней только из резюме, предоставленного Францем РОТТЕНШТАЙНЕРОМ":
— В романе фаллос не продвигается в женское тело. У ээлтау нет ни мужчин, ни женщин, не смотря на то, что говорит ЛЕМ. Все партнеры (кроме фаллоса-личинки) в половом акте действительно испытывают оргазм. По сути, фаллос является личинкой, и половые акты и передача генетического материала и метаморфозы превращения личинки в окончательную форму гоминоида с научной точки зрения правдоподобны. Я предложил бы мистеру ЛЕМУ прочитать книги по основам биологии и энтомологии, а также основательно просветиться по предмету эволюции земноводных.
Половой акт в романе имеет не только внутреннюю биологически оправданную цель, он имеет определенную и глубокую эмоциональную и социальную, короче говоря, культурную ценность. И не только это. Землянин Лейн начинает любить ээлтау Марсию. Они разделяют причастие хлеба и вина. У них начинает развиваться глубокая эмоциональная привязанность, даже если они так чужды друг другу. Затем Лейн в ужасе отшатывается, когда он узнает истинную природу Марсии. Его отвращение к ее чуждой сексуальность заставляет его убить фаллос-личинку. Мистер Лем, вы должны увидеть теперь, как многое упустили. Я буду счастлив отправить вам «Брат моей сестры» на английском языке.
Лемовская фраза насчет «самцов, теряющих на время фаллос», действительно позволяет предположить, что он не читал «Брата моей сестры». Однако в четвертой главе непосредственно «Фантастики и футурологии» под названием «От структурализма к традиционализму» тот же ЛЕМ гораздо более адекватно пересказывает роман. Так что, похоже, проблема — в переводах с польского на немецкий, а потом с немецкого на английский. Там же, в ФиФ, «лэйлиты» названы не насекомыми, а более точно «насекомообразные паразиты».
То, что перевод в «SF Commentary» оказался неадекватным, подтверждает еще один фрагмент из письма в редакцию Филипа ФАРМЕРА:
— Мистер ЛЕМ, миметизм «лэйлит» — не результат эволюции разумом… Повторяю, миметизм прелэйлит не был делом воли, управляемой разумом. Эволюция была результатом инстинкта, какие бы факторы ни направляли эволюцию.
То есть ФАРМЕР не согласен с тезисом ЛЕМА из следующего пассажа «Секса в научной фантастике»:
— Эволюционное развитие планеты Оздва не выдерживает даже попытки серьезной критики… Надгробием этого понятия здесь является эволюционный закон, согласно которому, когда у вида развивается разум, он приспосабливается к изменениям окружающей среды, поскольку он создает искусственные инструменты, а не потому, что он биологически адаптируется. Говоря афористически, вы должны подождать миллионы лет, чтобы вырастить крылья, рога, когти и т. д., но когда вы используете разум, вы можете создать искусственные крылья, оружие или другие инструменты всего за несколько лет. Было бы так же абсурдно утверждать, что насекомые могут имитировать форму другого вида (неважно, человека или иного) посредством естественного подражания. В таком случае, люди, страдающие близорукостью, должны будут ждать миллионы лет, пока под давлением фенотипического отбора в борьбе за выживание чистый секрет железы не примет форму «натуральных очков», а не просто изобрести искусственные очки. В области интеллектуальной инструментальной эволюции темп изменений в миллионы раз быстрее, чем скорость эволюционной адаптации к окружающей среде. Поэтому я не могу сказать, что роман содержит идею, имеющую ценность.
Лично я тоже сначала посчитал, как и ФАРМЕР, что ЛЕМ приписывает ему эволюцию «лэйлит» с помощью разума, поняв фразу «Надгробием этого понятия» (The tombstone of this notion), как памятник, стоящий на могиле, на котором указано, кто под ней лежит. То есть на нем якобы и прописан эволюционный закон об искусственных инструментах. Но достав с полки «Фантастику и футурологию», обнаружил, что ЛЕМ утверждает прямо противоположное. И перевести надо было: «Надгробной плитой над эволюционной идеей ФАРМЕРА является факт, что, когда у вида развивается разум, он приспосабливается к изменениям окружающей среды, создавая искусственные инструменты». А еще лучше вообще не использовать данный образ: «Все его рассуждения разваливаются от одного довода: когда у вида развивается разум…»
Впрочем, Филип ФАРМЕР в самом начале своего письма в редакцию проницательно заявляет:
— И я также считаю, что РОТТЕНШТАЙНЕР является таким же автором статьи, как и ЛЕМ.
Он оказался прав.
Письмо ЛЕМА ФАРМЕРУ
Письмо Филипа ФАРМЕРА, несмотря на обнаруженное им явное искажение своих текстов, было вполне корректным и вежливым. Он не позволял себе выражений, подобных тем, что были использованы в его отношении в статье «Секса в научной фантастике».
Однако в 29 выпуске (август 1972 года) «SF Commentary» появилось ответное письмо Станислава ЛЕМА, в котором он ни словом не упомянул об ошибках в статье, но постарался с точки зрения научной логики не оставить камня на камене от романа «The Lovers». Похоже, его задели слова ФАРМЕРА, что неплохо бы критику поизучать основы биологии.
Поэтому критику ЛЕМ развил как раз с точки зрения научной логики:
— Не стоило защищать свой роман научными соображениями, потому что ваши претензии на научную обоснованность несостоятельны.
Им был приведен ряд доводов. Все они были связаны с концепцией "фотокинетического онтогенеза":
— Как сказано в вашем романе, половой союз человека-мужчины и «лэйлиты» — не настоящее оплодотворение. Человеческая сперма не причастна к этому действию вообще. Мужчина мог использовать искусственный член и тем не менее зачать детей. Все, что нужно, это коитус, оргазм «лэйлиты» и лицо копулятора перед ее глазами (и немного света, конечно).
Это все нужно для того, чтобы потомство было похоже на отца, а он, в свою очередь, из-за этого сходства признал отцовство. Но это возможно только в тех культурах, где отец заботится о своих отпрысках – далеко не все культуры являются таковыми. И как это могло происходить сотни тысяч лет назад с оздванскими неандертальцами? Что было бы в пещере, когда «лэйлита» умерев, родила личинок? Воспитывать их должны, по логике, только другие «лэйлиты». Вряд ли этим бы занялись неандертальские женщины. И где эти другие обитали? В соседней пещере? Далее ЛЕМ пишет:
— Вернемся к стадии эволюции протогоминидов. В то время не спаривались лицом к лицу, как люди, но modo bestarium, как и все млекопитающие. Итак, протогоминид «лэйлита» преклонила колени во время совокупления, и самец вошел в нее сзади. В этом положении она хорошо видела перед собой траву и камни, но ни следа лицо копулятора. И что? Она родит потомство, напоминающее траву и песок? Но, конечно же, это не было вашим намерением. Так что возможно она держала в лапе зеркало, чтобы могла увидеть лицо совокупляющегося мужчины в момент ее оргазма? Или у нее были затылочные глаза? Но тогда она не могла бы по определению напоминать протогоминида. Так, может быть, она обладала чудесным даром «экстрасенсорного восприятия» мужского лица? Но в таком случае «фотокинетический рефлекс» бесполезен. Каким бы способом вы ни повернули материал, каждый раз результат — полнейшая чушь.
Похоже, Станислав ЛЕМ откровенно издевается над ФАРМЕРОМ. Далее он упоминает возможность мастурбации «перед снимками Наполеона или Цезаря, чтобы рожать детей, похожих на таких знаменитостей». И заканчивает на ударной оскорбительной ноте:
— Вы верите в эту чушь спустя двадцать лет, после того как написали это? Итак, вы ничему не научились за это время. Теперь, по крайней мере, я понимаю, почему все, что вы написали со времен «The Lovers» — такое же (is as it is).